Дискуссии об одержимости ликантропия новые штрихи к старому
Днепропетровская государственная медицинская академия
Лечебно-производственное объединение
Межобластной клинический психоневрологический центр
Днепропетровск
С возникновением аналитической психологии К.Юнга известно, что архетипическая символика способна претерпевать значительную трансформацию в сознании современного человека. В условиях нынешнего оккультного бума и обилия эзотерической литературы мы все чаще становимся свидетелями историй болезни, клиника которых представляет собой результат причудливого переплетения сверхновых социокультуральных влияний и архаических поведенческих паттернов. Это существенно затрудняет дифференциальную диагностику не только нозологических форм, но и отграничение нормы от психопатологии как таковой. Порою приходится наблюдать, как взаимодействие достаточно удаленных друг от друга в геоисторическом отношении бихевиорем порождает своеобразные как культуральные, так и клинические гибриды, что безусловно открывает новую страницу в транскультуральной психиатрии и требует своего специального изучения.
Мы намерены представить вашему вниманию одно из наблюдений такого сложного паттерна (назовем условно его составляющие неозомби и ликантропия), ставшее в нашей клинике предметом всеобщего обсуждения и камнем преткновения для ревнивых апологетов клинико -психопатологического метода.
Пациент Б., 28 лет, по профессии водитель. Поступил в психиатрический стационар 4.01.95 с единственной жалобой на 6- летний провал в памяти и, как следствие этого, отчужденное восприятие всего, что связано с амнезированным периодом.
Анамнез
Родился первым из двоих детей в рабочей семье, данных о наследственной отягощенности психопатологией нет. Отец детей вспыльчивый, властный, упрямый. Окончил 10 классов и школу ДОСААФ. В школьные годы ощущал интеллектуальное и физическое превосходство над сверстниками, хотя учился ниже посредственного уровня, был лидером. Любил театр. До призыва в армию занимался в театральной студии. Страдал ночным энурезом, который с 13 лет прекратился спонтанно. Тогда же отмечались боли в правой руке, на высоте которых терял сознание на несколько минут, после чего беспокоили головные боли и ощущение пелены перед глазами. В неврологическом стационаре был диагностирован остеохондроз шейно-грудного отдела, принимал курсы ИРТ и мануальной терапии, анальгетики - боли прекратились. В период армейской службы в Забайкалье (1986-1988г.г.) перенес две закрытых черепно-мозговых травмы, вторая - с потерей сознания, лечился в госпитале с диагнозом сотрясение головного мозга. Служба проходила в войсках специального назначения, с интенсивными физическими нагрузками и боевыми рейдами в Афганистан. По словам близких, у больного лишь недавно перестали замечать рефлекторные армейские привычки: вскакивание на окрик во сне или реакция ответным ударом на тормошение во время сна. Приобретенные в армии навыки психической саморегуляции пригодились в жизни (в напряженных ситуациях выполняет комплекс на расслабление). После демобилизации работал водителем в службе охраны. Стремясь к личной независимости, часто конфликтовал с отцом.
В 1989 г. женился на девушке, с которой был знаком всего 3 дня. С появлением ребенка в семье начались ссоры на бытовой почве. Ушел от жены, когда дочери было 9 месяцев. Сокрушался о неудачной женитьбе, недоумевал, как это могло случиться, был крайне раздражителен, говорил о самоубийстве. В характере четче обозначились такие черты, как жесткость и упрямство.
В 1992 г. женился повторно, перешел на вышеоплачиваемую работу, где стал регулярно алкоголизироваться. После перенесенного желудочного кровотечения заявлял, что он биоэнергетически не защищен, интересовался в связи с этим эзотерической литературой. К жене и дочери (от второго брака) стал относиться прохладно. Испытывал чувство неудовлетворенности своей жизнью, чем-то единственно настоящим казалась только служба в армии. Менял место работы в поисках лучшего. Выпивал в компаниях, исчезая из дома на несколько суток (лето 1994 г.). Заявлял, что не помнит, где был. Мать, заподозрив, что с сыном неладно, настояла на лечении у знахарки, которая 29.12. 94 предсказала ему крупные неприятности, распад семьи, а также то, что по приходу домой он будет сонлив. Придя домой, проспал полчаса, а затем куда-то исчез.
Был обнаружен родными в 1.00 3.01.95 на работе. Со слов охранников, пребывал здесь трое суток в полной уверенности, что сейчас 1988 год и вокруг - воинская часть, окружающих называл именами сослуживцев. Появившуюся жену оттолкнул, будто незнакомую женщину. Брата и мать узнал, согласился поехать домой в отпуск. Дома не мог поверить, что у него есть жена и ребенок, готовился к возвращению в часть, никак не разубеждался. Дал согласие на госпитализацию только после того, как была показана текущая дата в газете: очень растерялся, просил повременить, чтобы во всем разобраться.
Психическое состояние при поступлении
Ориентирован в месте, обстановке, собственной личности. Назвал правильно дату с оговоркой, что внутренне продолжает жить в 1988 году. Контакт доверительный, держится адекватно ситуации, с достоинством. Утверждает, что не помнит ничего из своей жизни в период с весны 1988 г., когда демобилизовался из армии, по 3.01.95. Последние 2 месяца службы тоже не помнит. Смутно припоминает кое-какие события на основании информации из газет и телепередач. Крайне удивлен социальными переменами. Не может привыкнуть к виду украинских купонов (помнит рубли), обилию иномарок автомобилей и вывесок на иностранном языке, новой моде. Местом жительства назвал адрес, по которому проживал, еще будучи холостым. Не помнит никого, с кем познакомился в амнезированный период. Жену воспринимает как чужую женщину, но, глядя на ребенка, испытывает отцовские чувства, хотя лицо кажется незнакомым.
События с 29.12.94 по 3.01.95 воспроизводит фрагментарно. Припоминает, что праздновал с друзьями Новый год, выпил две рюмки коньяку. В новогоднюю ночь почувствовал себя солдатом, встречающим в отпуске новый 1988 год. Гуляя в одиночестве по городу, встретил молодого человека, похожего на сослуживца. Понял, что они находятся на территории военной базы. Вернувшись домой с матерью и братом, знал, что по прошествии 4-х дневного отпуска ему следует возвращаться в часть. Жену на какое-то время принял за одноклассницу. Сейчас рассудком понимает свою ошибку, но по- прежнему нет ощущения, что жена - это жена. Не помнит даже свадьбы, хотя уверен, что женился по любви - такой у меня характер. Подавлен случившимся, которое отчасти связывает с тем, что в 1988г. действительно должен был поехать домой в отпуск, но не поехал - проштрафился.
Мимика, эмоциональные реакции, идеомоторика адекватные, выразительные, не лишены определенного артистизма. Интеллект достаточно высокий. Мышление в устной речи, грамматически правильной, хорошо модулированным голосом,- без формальных расстройств. Других психопатологических нарушений не выявлено. Соматический и неврологический статус без особенностей. Антропоморфоскопически: нормостеник, рост 192 см.Физически развит. Лабораторные исследования: в норме. ЭЭГ: негрубые изменения с дисфункцией диэнцефальных структур справа в височной зоне. ЭхоЭГ: смещение срединных структур мозга влево на 2 мм; в динамике - нормализация.
Заключение психолога: уровень памяти смысловой, механической, оперативной достаточно высокий. Показатели ассоциативной и опосредованой памяти несколько снижены, внимание несколько неустойчивое. Интеллект достаточный. В сфере мышления - некоторая неравномерность умственных достижений, процессов обобщения и некоторая непоследовательность суждений (чрезмерное обобщение групп предметов). Оказался не в состоянии самостоятельно справиться с таблицами Равена. Конструктивный праксис в норме. Таким образом, на фоне некоторой инертности психических процессов, выраженных нарушений мышления не выявлено. В сфере личности - методом аутоидентификации диагностирован неустойчивый эпилептоидно-циклоидный тип акцентуации. По личностному опроснику MMPI получен профиль личности с пиком по невротической триаде и довольно высокой 8 шкале.
Динамическое наблюдение в отделении
Поведение естественное. Коммуникабелен. Быстро адаптировался в новой обстановке, завоевав расположение больных и персонала. Следит за порядком и дисциплиной. Все поручения выполняет с солдатской оперативностью. Пытается восстановить события прошлого по рассказам родных и фотографиям, но отношение к ним как к пережитому кем-то другим. Воспоминания приходят вместе с ассоциациями по сходству. После свидания с женой настроение снижается, просит ее пореже приезжать.
С началом гипнотерапии воспоминания пошли интенсивнее. Видит их во время транса как черно-белую фотопленку внутри головы, сверяет их истинность с сообщениями родственников. В один из гипнотических сеансов неожиданно припомнился эпизод, не относящийся к амнезированному периоду, который, казалось, был совсем позабыт. Увидел во всех подробностях, как он с группой других сослуживцев подвергся эксперименту по внедрению второй сущности. Предварительно вводился какой-то психотропный препарат, изменяющий сознание. Предметы приближались и одновременно уменьшались в размерах, воспринимались как многомерные. Голос инструктора звучал так, будто тот во весь рост помещался у него в голове. Процедура длилась около часа.
На следующем сеансе гипнотерапии вспомнил продолжение. Каждый из испытуемых был изолирован на несколько суток в закрытом помещении без окон, с мягкой обшивкой. Досуг заполнялся исключительно чтением литературы и просмотром видеофильмов одной тематики - все о волках. Давалась инструкция вжиться в образ волка, понять изнутри его повадки. Речевые и визуальные коммуникации отсутствовали. На один стук в специальный проем подавалась еда (строго мясная), на 2 стука - питье. Товарищам внедрялись сущности кролика, удава и т.д. с приобретением соответственно качеств того или иного животного. Стало ясно, почему ему, равнодушному к животным, после армии стал нравиться волк, его гордая манера жить в одиночку. Помимо позывного волк вторая сущность реагировала на специальный семизначный номер. Хозяин, введя его в режим второй сущности путем произнесения позывного и ключевого слова (пароля) отдавал команды, которые он выполнял с нечеловеческой оперативностью, как робот. Заданные программы волка и номера не совпадали по функциональному диапазону и конечной цели, хотя во многом пересекались. Волк - это хладнокровный киллер. Он может бестрепетно выполнить любую команду на деструктивное действие вплоть до убийства самого номера; для этого в подсознание вложен комплекс на самоуничтожение - А-12. Однако номер не может убить волка. Якобы в режиме второй сущности совершались марш-броски на огромные расстояния без еды и отдыха, карательные акции в Афганистане; он один с автоматом в руках уничтожил целую деревню.
Вскоре после воспоминания о внедрении второй сущности у больного стали возникать состояния беспричинной озлобленности с желанием уединиться. Нечто подобное испытывал в армии, когда приходилось транспортировать трупы. Теперь эти состояния провоцируются песнями об Афганистане, при всяком упоминании этой темы болит голова, не может заснуть. Вспомнил, что аналогичный случай произошел накануне Нового года, когда друзья стали слушать афганские песни. После безуспешных требований выключить магнитофон ушел бродить по городу с чувством одиночества и тоски, сменившегося безразличием. Не знает, чего ждать от самого себя в этом состоянии.
Приходящие воспоминания о последних шести годах жизни кажутся слишком чуждыми, лишенными эмоциональной окраски. Обеспокоен, как с такими чувствами он будет относиться к жене и ребенку. Во время гипнотического транса с наплывом воспоминаний возникает ощущение их полного непонимания, головная боль. Расценил это как борьбу основного Я со второй сущностью, воспринимающуюся почти физически. Якобы волк запрещает вспоминать и в конце концов побеждает. Разработал собственную интерпретацию своей болезни, согласно которой механизм стирания памяти был заложен в его подсознание еще во время службы. Произошла поломка какой-то программы, и он, вместо положенного забвения периода службы, амнезировал постармейский период.
После сеансов гипнотерапии становится угрюмым, молчаливым, жалуется на одностороннюю головную боль. Дал согласие продолжать суггестивное воздействие лишь при условии, если процесс работы со второй сущностью будет заснят на видеопленку и просмотрен им лично. Рассказал, что психотерапевту удалось подобрать ключевые слова и ввести его в режим второй сущности (сомнамбулизм). При этом выполнял команды только на обращение волк или произнесение номера, который заранее сообщил. На имя и фамилию не реагировал. Чувства слуха, зрения и обоняния обострены. Тонус мышц повышен, движения порывистые, резко поворачивает голову в сторону отдающего команды, выражение лица необычное. После выхода из транса - частичная амнезия.
Спустя два месяца от начала лечения впервые наступил спонтанный сомнамбулизм. Услышав песню А.Розенбаума Черный тюльпан, стал злобным, напряженным, молчаливым, выкурил за 1 час пачку сигарет в уединении. Затем, чтобы избавиться от этого состояния,лег спать, как это делал раньше. Во сне мускулатура напряжена, ноги приведены к туловищу, кисти сжаты в кулаки, громко отдает военные команды. При попытке разбудить нанес удар, вскочил, приняв боевую стойку, не открывая глаз. При этом мимика хищного оскала, пальцы рук по типу когтистой лапы. На все обращения не реагировал, пока санитарка не скомандовала: Волк, лежать!. Тут же расслабился и открыл глаза. Рассказал, что снился рейд в Афганистан, во время которого он и его сослуживцы действовали в режиме позывных.
В дальнейшем регулярно видит сны афганского содержания (расправу над пленными; видел, как товарищу со второй сущностью Удав душманы ввели через прямую кишку змею, и она выгрызала ему внутренности). В эти моменты сна агрессивен: лежа, ногами пытался душить соседа по палате, царапает и кусает больных. Замечено, что агрессия чаще проявляется на дежурстве женского медперсонала. В состоянии бордствования поведение остается вполне корректным, хотя прослеживаются новые акценты в идеомоторике: повышенная чуткость и настороженность в бегающем взгляде, суровое выражение лица. Гипнотерапия была прекращена. Постоянно углублен в исследование своего феномена, о котором многие из окружающих знают, и называют его зомби. Доверенному лицу из числа больных открыл ключевые слова с целью эксперимента со второй сущностью. Вообще же эти слова не открывает никому из опасений, что им будут манипулировать во вред. Обладатель ключевых слов - хозяин, не всегда может с их помощью ввести индуцируемого в состояние второй сущности: необходимо, чтобы тот выполнил комплекс на снятие контроля сознания, в противном случае пароль не сработает. Допускает, что заинтересованные службы захотят его ликвидировать. Для этого достаточно отдать по телефону команду на комплекс самоуничтожения А-12, например, приказ волку сбросить номер (его личный) с 10-го этажа. Озабочен тем, какими приемами блокировать эту команду, если она застанет его врасплох. Считает, что в его подсознании на стыке волка и номера хранится и другая секретная информация, но стоит ему попытаться мысленно проникнуть в нее, как сразу появляется головная боль - сигнал запрета. В целом нисколько не тяготится второй сущностью: волк помогает во многих сферах жизни, в том числе сексуальной. После формального восстановления памяти на события амнезированного периода больной был выписан спустя 5 месяцев со дня госпитализации.
Лечение: азалептин, реланиум, ноотропил, фурасемид, панангин, психотерапия.
Катамнез через 6 месяцев. Ведет довольно уединенный, незаметный образ жизни, проживая в одной квартире с семьей. Сумеречные эпизоды не возобновлялись. Алкоголь употребляет ограниченно. Отношения между супругами все еще отчужденные, так как у Б. по-прежнему нет ощущения, что жена - это жена.
Интерпретация
В процессе врачебных дискуссий выдвигались следующие диагностические версии в отношении к приведенному случаю:
1) Посттравматическая эпилепсия с сумеречными расстройствами сознания и дисфориями;
2) Параноидная шизофрения, синдром Кандинского-Клерамбо;
3) Истерия;
4) Состояние после психофармакологического кодирования.
Отсутствие патогномоничных для эндогенного заболевания нарушений мышления и эмоционально-волевой сферы позволили нам сразу же отбросить вторую версию, а функциональный, условножелательный характер ряда расстройств дал право предположить, что амнезия, дисфорические реакции, трансы и сомнамбулизм имеют у данного пациента не только несомненно органическую (травматическую), но и в значительной мере истерическую природу. Очевидно, отдаленный катамнез поможет окончательно расставить все точки над i в вопросе об относительном вкладе того и другого каузального фактора в патогенез болезни. Пока же мы, не претендуя на исчерпываемость, подробнее остановимся именно на ее функциональном аспекте, оказавшимся, учитывая довольно редкий сегодня феномен одержимости, весьма привлекательным и податливым материалом для историогенетического анализа.
Бессознательной мотивацией истерического поведения стала несостоятельность индивида в решении жизненных проблем с уходом от действительности по типу бегства в болезнь. Как можно видеть из анамнеза, еще за полгода до возникновения первых психотических состояний имели место ситуационно обусловленные ссылки больного на забывчивость в отношении алкогольных эксцессов, которые отнюдь не были ни палимпсестами, ни другими видами нарушений памяти. При отсутствии необходимого для установки диагноза хронического алкоголизма наркоанамнестического минимума их следует отнести к псевдологии - прообразу будущей истерической амнезии.
Нарастающий диссонанс между уровнем притязаний данной личности, преморбидно наделенной чертами демонстративности, жаждой лидерства и самоутверждения и действительностью (разочарование в двух браках, нереализованность собственных возможностей) порождает ситуацию, когда драматизм войны с ее антиномиями жизни и смерти, победы и унижений, преступления и доблести оказывается предпочтительнее профанной обыденности. Таким образом, стихия войны как сферы наиболее успешного самовыражения и совпадения с идеальным Я-образом в ретроспективном восприятии становится объектом компенсаторной сакрализации. Это объясняет, почему манифестное помрачение сознания, спровоцированное отчасти оказанным накануне суггестивным воздействием с установками сна, а затем распада семьи, отчасти - психотравмирующим фактором на фоне алкоголизации, содержит в себе регрессию в прошлое семилетней давности. Кроме того, это делает понятным, почему выход из первого транса сменяется амнезией того же временного интервала, причем психотерапевтическая реконструкция вытесненного периода не устраняет амнезию на собственные чувства и привязанности, прежде всего к жене. Эмоциональное неузнавание жены проходит лейтмотивом на протяжении всей истории болезни, а в катамнезе фактически выступает моносимптомом. Не удивительно поэтому, что лечение амнезии встречает интенсивное сопротивление одиозным воспоминаниям, противодействие им в образе фантазий об армейской жизни и особенно в теневом образе бессознательного - образе волка, который буквально, по признанию больного,запрещает вспоминать.
Тем не менее такой односторонний психодинамический подход к пониманию природы случая не проясняет ряд других вопросов. Чем объединены в своей эволюционной основе столь полиморфные феномены, заключенные в континууме, как: транс - амнезия - ложные воспоминания - синдром бредоподобных фантазий - ночной сомнамбулизм с регрессивными (тотемическими) формами поведения - невротическая деперсонализация
Считать ли данный случай истерии неврозом или психозом В классическом понимании большинство из вышеперечисленных нарушений достигают психотического уровня, но жесткая структура сюжета и неординарность личности пациента, его адекватность (вне помраченного сознания), логичность и согласованность высказываний его и действий как-то не очень вяжутся с привычными представлениями старых авторов об истерии как о капризной и лживой симулянтке с крайне изменчивыми и примитивными фантазиями. Мы, к сожалению, ограничены в изобразительных средствах рамками статьи, но для того, чтобы в какой-то мере передать впечатление, производимое от непосредственного наблюдения за пациентом, достаточно привести хотя бы тот факт, что некоторые из опытнейших врачей, проникшись ощущением убедительности от рассказов пациента, выдвигали в кулуарах версию о том, что он - жертва неизвестного нам психического воздействия, а вся клиническая картина не что иное, как результат перетасовки инспирированных программ поведения. Ниже мы еще вернемся к этой точке зрения, имеющей, безусловно, право на существование.
И третий вопрос. Коль скоро мы решили проследить истерический стержень в психопатологии пациента Б. и попытались раскрыть с позиций защитно-компенсаторного реагирования механизмы начального этапа синдромокинеза, необходимо развить ту же мысль и в отношении семиотики, сходной с ликантропией и психическими автоматизмами. Какова ее роль в суммарной экономике преодоления когнитивного диссонанса Взгляд на ликантропию в конкретном случае лишь как на один из способов бегства в иную реальность не может удовлетворить. Как быть тогда с множеством символических знаков повествовательного текста, которые отнюдь не случайны, коль они востребованы бессознательным, и смысловые оттенки которых требуют своей расшифровки. Как указывал К.Юнг, недостаточно проанализировать символику психопатологии, важно еще понять, почему бессознательное выбрало именно этот образ или архетип, в частности, архетип человека-волка.
Следует обратить внимание на то, что последовательность трансформации расстройств у больного соответствует представлениям К.Юнга о стратификации эндопсихического, что еще раз свидетельствует о глубокой эмпирической обоснованности его теории. Согласно К.Юнгу (1995) структура эндопсихики состоит из ряда нисходящих слоев: 1) память; 2) субъективные компоненты сознательных функций; 3) аффекты и 4) инвазия. Сообразно этому мы видим у пациента в качестве инициального звена психопатологического континуума сумеречное помрачение сознания с последующей амнезией (1), попытка устранить которую влечет за собой включение других защитных механизмов: в ответ на субъективно раздражающий вербальный стимул, релизер-фактор (тема Афганистана и смерти) (2) возникают сильные аффективные реакции (3), в значительной степени подавляемые индивидом и не находящие требуемого выхода вовне, что способствует высвобождению наиболее архаической и неподконтрольной формы психической защиты - одержимости (4). Последняя эволюционирует от воскрешаемых воспоминаний, родственных псевдогаллюцинаторным псевдовоспоминаниям, и бредоподобных фантазий о вселении второй сущности к регрессивным актам с характерной атрибутикой тотемического перерождения.
Если следовать путем культурологического параллелизма (амплификации К.Юнга), то уже при беглом взгляде бросается в глаза аналогия поведения больного с этнопсихопатологическим синдромом зомби, при условии, конечно, более расширенного толкования его границ, нежели собственно гаитянский культ живых мертвецов. Их сближает общий алгоритм программирования одержимости (В.П.Самохвалов, 1994): I этап - прием психодислептика, только вместо порошка нервно- паралитического действия здесь вводится препарат, по описанию психоделического эффекта сходный с диэтиламидом лизергиновой кислоты - ЛСД-25. Сам факт личной смерти жертвы и оживления в процедуре вселения второй сущности опущен, но, исходя из легко напрашивающегося сходства этой процедуры с известным ритуалом инициации (посвящения в тотем, смерти второго рождения), позволительно говорить о такой одержимости как об имплицитной (непроявленной) форме нового рождения.
II этап - индукция одержимости и автоматического подчинения, характерная для зомбификации, осуществляется здесь с помощью системы вербальных кодов. На этом этапе алгоритма аналоговой моделью клиники могут служить не только и не столько реликтовые паттерны, сколько принципы современного компьютерного программирования, а именно:
а) принцип иерархических паролей (ключевых слов для запуска второй сущности), обеспечивающих разграничение прав различных пользователей ЭВМ;
б) принцип многоуровневых паролей при выполнении действия разной степени сложности или опасности для сохранности системы (сравнить с кодовыми коммуникациями пациента: один пароль - выполнение приказа с направленной активностью вовне и совсем другой фиксированный пароль, нацеленный на самоуничтожение);
в) принцип разветвления при выполнении частей программы в зависимости от соблюдения определенных условий и множественного выбора, исходя из значения некоторого выражения. В программировании эти конструкции обозначаются операторами вида: ЕСЛИ <некоторое условие истинно> ТО <выполнить действие 1> ИНАЧЕ <выполнить действие 2>; ВЫБРАТЬ: ЕСЛИ <выполнено действие 1> ВЫПОЛНИТЬ <действие 1а>; ЕСЛИ <выполнено действие 2> ВЫПОЛНИТЬ <действие 2а>.. .ОКОНЧИТЬ ВЫБОР. Под эти логические структуры программирования подпадают, несомненно, такие силлогизмы больного, как ЕСЛИ углубляться в проблему, ТО болит голова (табу), ИНАЧЕ - не болит голова; ЕСЛИ произнесен пароль и затем дана команда волку уничтожить номер, то ВЫПОЛНИТЬ комплекс на самоуничтожение; ЕСЛИ произнесен пароль и дана команда номеру уничтожить волка, то комплекс на самоуничтожение НЕЛЬЗЯ ВЫПОЛНИТЬ.
Весьма сходные принципы положены в основу функционирования биороботов всевозможного толка, психотронного оружия, сведения о которых обильно поставляются средствами массовой информации и китч-культурой.
Все вышесказанное позволило нам именовать культуральную модель описанной клиники автоматизма как техногенную модификацию зомби - неозомби.
Отмеченному ранее бессознательному стремлению пациента мифопоэтизировать стихию войны соответствует культ человека-волка - предводителя боевой дружины и часто бога войны, оборотня (волкодлака), характерный для мифологии Старого и Нового Света (Мифы..., 1991). У юго-западных славян ритуал переодевания в волчьи шкуры приурочивался к осенне-зимнему периоду; название декабря в переводе означало волчий месяц. Напомним, что психоз у пациента Б. манифестировал в конце декабря, накануне празднования Нового года; на 31 декабря приходится день рождения и самого больного, что небезынтересно в плане датировки его персональной мифологемы нового рождения. Впервые же мотивы, связанные с посвящением в волка, начали звучать в высказываниях пациента несколько позднее - в феврале. Любопытно, что еще во II веке римский поэт Марцелл Сидет писал, что люди наиболее подвержены ликантропии в начале года, особенно в феврале, когда болезнь наиболее распространена и может протекать в самых острых формах.
Особенности процедуры кодирования содержат внешне модернизированный, но вполне узнаваемый, архаический смысл. В них нашли отражение обстоятельства проводившейся больному психотерапии: сенсорная изоляция, мягкая обивка стен гипнотария, наконец, магический ореол вокруг личности известного психотерапевта и автоматическая подчиняемость сомнамбулы психотерапевту.
Атрибутивны для церемониала посвящения магия переворачивания привычных стереотипов со строгостью пищевого режима (мясоедение - способ достижения тождества с тотемом-зверем), запрет вербальных коммуникаций с их заменой на невербальные. Закономерно, что цифрой 1 маркируется употребление в пищу мяса тотема, согласно бинарным оппозициям в архаической нумерологии - мужское, а цифрой 2 - питье, то есть вода - женское.
Информационный монотематизм в условиях сенсорной депривации (все о волках) выступает аллоформой первобытного образа жизни в среде тотема с целью идентификации или превращения. Неутомимость и необычайная воинственность героя в режиме волка аналогичны экстатическому состоянию посвященных на охоте или в сражении, способных избирательно воплощаться в тотем в зависимости от ситуации.
Неотъемлемый во всех описанных ритуалах посвящения элемент токсической культуры, нацеленный на достижение экстаза при помощи мазей, опьяняющих напитков и прочих снадобий, представлении в реминисценциях нашего пациента инъекцией препарата, идентичного по своему психоделическому действию наркотическому средству ЛСД-2 5, алкалоиду спорыньи. Для его действия, как это детально исследовано С.Грофом (1992), характерны шизоформность и многомерность пространственно-временных соотношений в мышлении и восприятии, повышенная индуктивность. В средневековой Европе были известны эпидемии эрготизма, наркотического отравления, вызывавшиеся употреблением зерна, пораженного спорыньей и сопровождавшиеся вспышками ликантропии (Е.А.Шервуд, 1988).
Необходимо заметить, что практически у всех народов Европы существуют легенды о людях, страдающих волчьим помешательством. Все эти легенды, по сообщению А.С.Кузовкина, Н.Н.Непомнящего (1992), имеют странную деталь: человек может быть оборотнем только определенный срок, обычно 7 либо 10 лет. Не исключено в связи с этим, что приступы ликантропного поведения у больного Б. навсегда прекратятся с окончанием 7-летнего интервала, охваченного амнезией и болезнью, что совпадает со временем его выписки из стационара. Данные катамнеза подтверждают это.
Завершают полноту сходства истории болезни с этапами инициации получение новых имен, в т.ч. тайных (ключевые слова), отчетливо возникающее у пациента Б. итоговое ощущение своей психофизической обогащенности, причем душевной сущности волка отводится функция главного психопомпа, а также обусловливающий амнезию императив стирания из памяти секретных знаний, обязательный для посвященных.
Материал сновидений пациента отражает с той же степенью исторической достоверности испытательные мотивы и посвящение в других животных, в частности, ритуальные истязания, инкорпорацию змеи в тело воина по кличке Удав, что дополнительно свидетельствует в пользу того, что фантазии пациента отнюдь не криптомнезия либо простое заимствование из услышанного или увиденного, а непосредственный продукт коллективного бессознательного, проявления которого детерминированы объективными законами. И, как всякий бессознательный образ, прорывающий сознание, архетип волка обладает овладевающей силой, содержит в себе предпосылки как крайней степени независимости, так и сверхподчинения. В этом его символический смысл как биологического объекта; он - посредник между миром живых и миром мертвых (стихия войны); между одиночеством и стадностью, дикой природой и животными, прирученными человеком; отверженностью и собачьей покорностью хозяину. Данный ряд противоположностей, как видим, содержит в себе те элементы, через которые наводятся мосты к другому архетипу - неозомби.
Таким образом, персональная мифологема пациента представляет собою своеобразный миф-кентавр, в котором зооморфный низ образован исключительно архаичным архетипом волка, тогда как техногенно-антропоморфный верх - производными от современной научной мифологии. Эта двойственность, очевидно, и порождает то клиническое своеобразие случая, который у всех, кто с ним соприкоснулся, оставляет ощущение беспрецедентности и даже загадочности.
Модифицирующая компонента персонального мифа в определенном смысле регламентирует линию поведения волка, обязывая по крайней мере к тактике чередования неистовства и механической правильности. Обнаружение потери самообладания индивидом противоречило бы его идеальному Я-образу воина, гордого своей не только физической, но и психической подготовкой, а потому подавляющего волевым усилием состояние аффекта. С другой стороны, химерическая зомбификация освобождает от ответственности за собственные проступки и утрату самоконтроля. Она же с выгодой востребована бессознательным для удостоверения и оправдания провала памяти. Амнезия, в свою очередь, комплементарна неосознаваемой потребности пациента освободиться от тягостной роли главы семейства. В этом состоит адаптивная функция истерического автоматизма. Адаптивность другой компоненты - волка связана с многозначностью этого фольклорного символа. Образ волка-воина сопрягается, как это уже отмечалось выше, с мифопоэтизацией пациентом своего наиболее удачного жизненного амплуа - военной службы. Сушествовало общеиндоевропейское поверье о том, что человек, совершивший тягостное преступление, становится волком-изгоем (Мифы..., 1991). Связанные с войной переживания больным чувства горечи и вины, о чем ярко свидетельствует триггерная связь между афганской темой и импульсивными аффектами, по-видимому, играют одну из ключевых ролей в бессознательных механизмах заболевания, актуализируют именно этот аспект мифологического волка - гонимого преступника, жертвы обстоятельств, изгоя.
Примечательна подобная фольклорной двуипостасности волка (он и герой, и жертва) дихотомия составляющих второй сущности и их функций: только волк может уничтожить номер, откуда ясно, что номер должен ассоциироваться с образом арестанта, виновностью, т.е. - с жертвой. По словам пациента, в области пересечения этих двух подсознательных сущностей находится область влекущей его, но запретной информации, следует полагать - некая гипотетическая область медиации, преодоления оппозиции, возможно путем проживания мифологемы тотемного брака с оптимистическим концом. Однако, освещение проблем юнг-психотерапии данного случая составило бы объем отдельного исследования, поэтому мы вынуждены не останавливаться на них.
В ряде индоевропейских традиций (в частности, хеттской культуре) превращение юноши в волка связывалось с умыканием брачной партнерши или невесты (Мифы..., 1991). В более широком смысле сюжет всех встречающихся в мировом фольклоре мифов о тотемном (или тотемной) супруге предполагает разрыв брачных отношений, по крайней мере временно. Аутоидентификация пациента с тотемом волка создает для него, обремененного и разочарованного (уже не в первый раз!) узами опостылевшего супружества, спасительную ситуацию соломенного вдовца, следуя примерно такой логической схеме: Если я волк, значит у меня не стало жены. Лейтмотив неузнавания жены на всем протяжении болезни подтверждает краеугольность этого симптома, оборачивающегося в процесс глубинного анализа каузальным фактором.
Таким образом, архетип волка оказался идеальным паттерном переживания благодаря своей трехзначности: все актуализированные ипостаси волка (воин, изгой, соломенный вдовец) как три ключа к одному замку конвергируют в решении основных внутренних конфликтов пациента посредством одного и того же мифологического образа.
Остается признать, что конкурирующая с терапевтическим вмешательством извне защита болезнью, оказалась столь ригидна, что она смогла повлечь за собой неполное примирение пациента с действительностью.
В заключение хотелось бы сказать, что мы не отвергаем принципиальной возможности какого-то особого психического воздействия на человека. Однако, допуская эту возможность применительно к изложенному конкретному случаю, нам пришлось бы допустить возможность целенаправленного злоупотребления основами юнгианского учения, в частности, экспериментальное моделирование архетипов и манипуляцию ими с последующим разрушительным действием их на психику. Мы не располагаем подобной информацией. Единственно достоверное, что у нас есть - это клиническая реальность. Похоже, мы имеем дело с клиническим материалом, герменевтика и терапия которого вообще не зависимы от доказательств или опровержения факта зомбификации (одинаково невозможных), поскольку материал этот самодостаточен, чтобы быть потенциально объяснимым в культуральном контексте, исходя только из него самого.
